Павел Бардин: ««Россия 88» - дикое, партизанское кино»

Павел Бардин - автор картины «Россия 88», премьера которой состоялась на Берлинском кинофестивале. На «Духе огня» в Ханты-Мансийске «Россия 88» была удостоена специального приза жюри и Гильдии киноведов и кинокритиков. Дата выхода фильма в прокат неизвестна, пока картину демонстрируют на альтернативных площадках. Мы встретились с создателем "России 88" и побеседовали о его первом самостоятельном полнометражном проекте, выяснив также его взгляд на кинематограф и профессию режиссера.

Корреспондент:
Павел, перефразирую вопрос из картины: «Как Вы стали режиссером антинационалистического фильма?». Почему Вам захотелось разобраться в данной теме?

Павел Бардин:
Не то, что бы я всю жизнь болел идеей антифашизма и борьбы с ксенофобией. Просто одно с другим сопоставилось – череда закономерностей, случайностей. И сюжет придумался, и визуальное решение появилось.

Корреспондент:
Как шла подготовка к съемкам? Какие материалы пришлось изучить?

Павел Бардин:
Был опыт общения с такими людьми. Кроме этого, достаточно большой объем творчества наци-скинхедов есть в Интернете. В любой поисковой системе или на youtube можно вбить соответствующие ключевые слова, и станет понятно, что это массовое явление. Оно существует в самых разных жанрах и формах – не только на улице, но и в сети. Материалы открыты и доступны: видео, блоги и так далее. Еще я читал более серьезные книги – труды людей, которые это явление анализируют.

Корреспондент:
На обсуждениях фильма неоднократно звучали названия различных нацистских группировок. Не могли бы Вы рассказать о них? Возможно, какие-то из этих группировок явились прототипами банды в фильме «Россия 88»? В чем заключается смысл названия фильма?

Павел Бардин:
Прототипов не было. Есть много молодежных наци-банд с самой разной символикой, названиями. Очень часто ими используются нумерологические обозначения: 14, 18, 88. 88 - буквы немецкого алфавита HH, обозначающие «Hail Hitler». 18 – соответственно, «Adolf Hitler», а 14 – это четырнадцать слов Дэвида Лейна о том, что нужно сохранять будущее белой расы для наших детей.
У названия фильма «Россия 88» есть еще смыслы. Случайно получилось так, что наши герои родились в 1988 году. Плюс существует арт-проект Гельмана «Россия 2» - о другой России. А мы хотели заявить, что есть еще и такая Россия – «Россия 88».

Корреспондент:
Каким образом пришло решение снимать фильм в виде видео-дневника?

Павел Бардин:
Я давно уже хотел снять фильм с использованием субъективной камеры. Такое желание появилось после просмотра одного бельгийского черно-белого фильма, сделанного в середине 90-х гг. По-моему, он назывался «Дневник убийцы». Это очень интересный прием, перспективный с точки зрения малобюджетного кино.
Хотелось внутри формы субъективного повествования сделать собственные находки, насколько это удалось – не нам судить. Мы специально обсуждали известные фильмы, снятые субъективной камерой, чтобы сделать по-другому и сконцентрироваться на том, что нам важно. Интересно показать психологию людей, но форма видео-дневника предполагает, скорее, намеки и акценты, чем яркие игровые сцены.
Субъективная камера – тоже очень важный персонаж. Ее наличие кардинально меняет правила игры. Мы хотели, чтобы камера максимально передавала характер и переживания героя Эдика, члены банды его зовут Абрамом. Были придуманы «кадры Абрама» - специально просчитывалось, когда и что он снимает. Нужно было отразить его тягу к художественному. Например, когда он обижается, то уходит куда-то от всех, снимает что-то абстрактное, не связанное с бандой. Манера съемки в различных ситуациях менялась в зависимости от состояния героя. Все это мы прорабатывали очень подробно. Я очень рад, что жизнь меня свела с талантливым оператором Сергеем Дандуряном. Он умеет эмоцию передать через картинку.

Корреспондент:
Герой, так или иначе, становится симпатичным зрителю. Невозможно не начать сопереживать Саше Штыку. Хотелось ли вам соблюсти грань между сочувствием и осуждением героев фильма?

Павел Бардин:
Удержаться на грани – одна из основных задач. Нам не хотелось идеализировать персонажей. Задача была показать живого человека со своими слабостями и сильными сторонами, со способностями, с чувством юмора, хоть и странным, с задатками лидера. Ситуация, в которую он сам себя поставил, как игра, в которую решил играть, своей логикой приводит его к заслуженному финалу. Такова наша авторская позиция и наша мораль. Даже самый лучший из них, честный и неподкупный, проходит предначертанный путь до конца. Он обречен. Болезнь Штыка постепенно усугубляется, и в какой-то момент доводит героя до ненормального, пограничного состояния психики. Это происходит, когда он жизнь вокруг себя начинает строить по тем правилам, которые ему навязывает идеология. Эта идеология изначально порочна, она ведет к тупику, просто не все доходят до крайнего предела. Кто-то просто очень цинично использует эту идею, зарабатывают на ней деньги и добивается известности. Таков Чиновник. Он и Участковый – гораздо большее зло. Ребята – запутавшиеся, а эти люди встроены в систему, и они определяют правила игры, по которым живет общество.
Мы старались сделать воронку и затянуть в нее зрителя. Сначала все выглядит невинно, местами глупо, местами смешно. Потом ситуация все больше усугубляется, и мы видим, что все всерьез. Уже не детские игрушки – устроен настоящий погром рынка. Герои явно заигрываются. Финал, естественно, предсказуем, но в этой предсказуемости, мне кажется, и заключается смысл. Точно так же, как в любом американском фильме ты ждешь хэппи-энда, и тебе не важен сам факт – важно, как герои к этому хэппи-энду придут. Зритель нашего фильма должен понимать, что в конце будет не хэппи-энд, а совсем наоборот. Тем не менее, важно, как и почему Штык дойдет до такого финала.

Корреспондент:
На одном из обсуждений фильма Вы сказали, что «Россию 88» должны увидеть только те люди, которые действительно хотят увидеть картину. Каков Ваш зритель?

Павел Бардин:
Почему «только»? Кто хочет, тот и должен увидеть. По крайней мере, иметь такую возможность. Наш зритель может быть любым. Формально он должен быть старше восемнадцати лет. Зритель может быть черным, белым, желтым, умным и не очень, образованным и необразованным. Мне все равно. Главное, чтобы он хотел сходить в кино и чтобы после просмотра не остался равнодушным.
С детства все знают, что фашизм – это плохо, и мы его победили. Очень важно, чтобы люди поняли, что высказыванием «Россия для русских» они поддерживают фашистскую идеологию. Если большая часть нашего общества выступит против этого, провозгласит равенство всех людей перед законом, почва из под ног нацистов будет выбита.

Корреспондент:
С каким производственными трудностями Вам пришлось столкнуться?

Павел Бардин:
Мы снимали дикое, партизанское кино. Поэтому из всех кинопроектов, в которых я участвовал, по производству он был самым адекватным. Впервые мы выполнили такой КПП, какой написали. Запланировали 25 смен, столько и сняли. Некоторые смены были очень короткие, поэтому неполные. Выработка была очень приличной. Состоялись одни вынужденные технические пересъемки, а так – уложились в сроки и деньги. За лимит расхода пленки мы тоже не вылезли. Полгода я собирал фактуру. Сценарий писал примерно месяца два. Месяц был плотного подготовительного периода. Полтора месяца съемок: 25 смен, между которыми был перерыв на освоение интерьера. Примерно за полторы-две недели мы сделали черновой монтаж.
С точки зрения производства, это вполне успешный проект, в том числе на стадии постпродакшена, когда мы скооперировались с Александром Роднянским, Анной Михалковой, Гией Лордкипанидзе и Александром Шейном. Они предоставили нам возможность доделать фильм, дали базу, и мы уложились в те достаточно короткие и жесткие сроки, которые нам были отведены.

Корреспондент:
У фильма несколько продюсеров – кто на каком этапе присоединился к работе? Кто за что отвечает? Существует ли распределение обязанностей?

Павел Бардин:
Первым продюсером был мой товарищ Василий Соловьев, который сказал: «Снимай, деньги будут». Тогда я уже болел этой идеей, хотя было еще несколько других. Она была самой понятной в реализации. Василий начал собирать деньги по друзьям и знакомым, вложил свои средства, потом я – свои. Неизбежно было, что продюсером стану я, поскольку являюсь человеком телевизионным, какой-то киношный опыт у меня тоже имелся. Я во многом занимался организацией процесса. В статусе производственного продюсера у нас и Петр Федоров, который участвовал вместе со мной и в кастинге, и в выборе натуры. Он же был режиссером монтажа и на его «железе» делалась первая сборка фильма. Отчасти Петр был саундпродюсером. Каждому пришлось освоить несколько кинематографических профессий. После того, как мы сделали черновой монтаж, в течение полугода пытались найти адекватных партнеров. Нас передавали по рукам. Кто-то просил что-то вырезать, мы отказывались. Потом появилась Анна Михалкова, которая показала фильм Александру Шейну, тот, в свою очередь, показал Александру Ефимовичу Роднянскому. Они решили вместе скооперироваться. Не будучи объединенными одной прокатной или производственной организацией, они оказались связанными гражданской позицией, решили, видимо, что это неплохое кино, и предоставили нам возможность закончить картину. Меня полностью устраивает сотрудничество с ними, поскольку они дали нам на откуп всю историю творчества, не было никакой продюсерской цензуры, только советы, некоторыми из которых мы воспользовались. Это очень приятно, поскольку мне постоянно приходилось и приходится сталкиваться с продюсерскими пожеланиями, высказанными в ультимативной форме, на это выработался уже тошнотный рефлекс – я с продюсерами часто конфликтую. Мы же нашим коллегам на откуп отдали прокатную и фестивальную истории. Сейчас ждем, как это будет реализовываться. Но они люди компетентные, и в прокате понимают уж точно больше, чем мы.
Во многом благодаря малобюджетности, лихости, на площадке была приятная атмосфера, энтузиазм – все помогали всем. Не было ситуаций, когда люди пытались спихнуть на других ответственность.

Корреспондент:
В связи с кризисом немало говорят о том, что необходимо учиться снимать более дешевые фильмы. Считаете ли Вы, что будущее за малобюджетным кино?

Павел Бардин:
У малобюджетного кино есть своя ниша, причем необязательно, что это какой-то архаус или кино, недоступное широкому зрителю. Мне кажется, это кино молодых, которые готовы на какие-то лишения во имя идеи. Оно должно существовать обязательно. То, что все киношники «зажрались» - это минус. Люди почувствовали вкус хорошей жизни и немного переели ее. Малобюджетное кино сейчас действительно будет набирать обороты. Появятся продюсеры, которые будут вкладывать деньги в такое кино. Оно будет работать по своим законам, отличным от законов высокобюджетного кино. Но я не могу сказать, что за малобюджетным кино будущее. По его законам невозможно сделать блокбастер. Все равно хорошая компьютерная графика стоит дорого, хотя бы потому, что это занимает большое количество машинного времени. Сложные трюки, как ни крути, - сложные трюки, а большие декорации – больше декорации. Возможно, бюджеты станут меньше, но это не будет малобюджетное кино. Очень важно уметь придумывать свою историю под бюджет – писать сценарий под конкретные возможности. Еще у нас была одна гибкая технология: во время подготовительного периода мы адаптировали сценарий к каким-то вновь возникающим условиям, в процессе съемок тоже что-то поправляли, и именно благодаря этой гибкости мы уложились в сроки, и сняли то, что хотели.

Корреспондент:
Что для Вас работа с актерами? Как Вы с ними взаимодействовали на съемках «России 88»?

Павел Бардин:
Работа с актерами – прежде всего удовольствие. А в нашем кино были свои особенности: формат жанра сильно нас, с одной стороны ограничивал, а с другой стороны – подводил к альтернативному творчеству. В остальном же проводилась классическая работа с актерами: были читки, индивидуальные беседы, поиск образа, каких-то индивидуальных особенностей каждого персонажа. К сожалению, как раз на других проектах на это почти никогда не было времени. А на «России 88» у нескольких персонажей было серьезное погружение, которое началось за месяц-полтора до команды «мотор». Актеры вместе со мной, а иногда и сами, додумывали биографию своих персонажей. Большая часть придумок осталась за кадром, но, мне кажется, так и должно быть. Необходимо было найти грань между игрой актера и его естественным существованием в кадре. Иногда решение находилось во время монтажа. Есть сцена, текст, все отрепетировано, выстроена мизансцена, каждый понимает свою мотивацию, задачу, конфликт. Сыграли первый дубль – как-то сыровато, кажется, что надо почетче выйти на точку, реплику сказать с более сильной подачей. Поправили – сделали, еще один – закрепили. И думаем, что берем третий дубль, самый удачный, когда все сделано, как надо. Затем на монтаже смотрим и понимаем, что третий дубль, действительно, самый четкий, а жизни в нем намного меньше, чем в первом, который работает на жанр. Поэтому в фильме достаточно много первых дублей. Хотя сложные сцены, когда одним кадром надо было снять сцену в четыре минуты, входили в сборку как раз «третьим» дублем.
Импровизации на съемочной площадке были, но мы не отходили от сюжета. В первые две смены в лесу нам хотелось набрать больше фактуры, поэтому актеры много импровизировали. Игровые сцены снимались с понятным входом-выходом и с заранее спланированным результатом. При этом были очень удачные речевые и мизансценические находки у ребят, иногда сцены доигрывались, мы не выключали камеру и получали «подарки актерских организмов». Процентов тридцать импровизации есть, но она подготовленная. Импровизация должна быть в рамках сценария, образов.

Корреспондент:
Что, на Ваш взгляд, означает – быть режиссером? В чем суть профессии?

Павел Бардин:
Мне очень понравилось, как сказал один психолог: «Режиссер – тот, кто держит целостность». Это можно широко трактовать: и целостность концепции, и истории, и образов, и коллектива.

Другие публикации о фильме "Россия 88":

На Берлинале показали фильм Павла Бардина "Россия 88"

Рецензия на фильм «Россия 88»: «Россия для русских?»

«Россия 88» на Весенней эйфории

Чувственность и свобода на “Духе огня”

Человек кричит, а огонь горит

Молодость поддержит “Дух огня”