Олег Степченко: «Наше расследование «Вия» интересно и забавно»

200-летний юбилей Николая Васильевича Гоголя стал поводом для целого ряда культурных событий. Однако самая ожидаемая экранизация Гоголевского произведения продолжает нагнетать атмосферу вокруг себя. «Вий» Олега Степченко становится более продолжительным, еще более амбиционным, таинственным и интригующим. Мы поговорили с Олегом о том, каким получается его «Вий», как складывалась история, которая легла в основу фильма, и об исследовании режиссером и сценаристом Гоголевского видения «Вия».

Корреспондент:
Олег, скажите, на каком этапе работы над картиной вы сейчас находитесь?

Олег Степченко:
Сейчас мы находимся на этапе завершения съемок. Мы бы закончили раньше, если бы не событие, потрясшее весь мир: к нам на планету Земля приехал ревизор. Это и есть кризис. У Николая Гоголя вся наша ситуация четко прописана в финале пьесы «Ревизор»: никто не знает, что делать. Все остановились в молчаливой паузе, но при этом делают вид, что пытаются выкрутиться, а ревизор, тем временем, пришел. И это еще одно подтверждение того, что Гоголь всё видел изнутри и очень точно.

Корреспондент:
В настоящий момент вы решили сделать «Вий» трилогией?

Олег Степченко:
Мы действуем по аналогии с «Пиратами Карибского моря», но трилогия будет хороша, если она выстрелит. В настоящий момент у нас получается два полнометражных фильма для кинотеатров, третий фильм мы пока приостановили.
Первая часть фильма основана на самом «Вие» Н.В.Гоголя, а вторая – на расследовании произошедшей истории. Мы, как нормальные, современные люди, пытаемся понять: была ли эта церковь, произошла ли та история в действительности, и что там на самом деле случилось.

Корреспондент:
Как вы пришли к решению делать именно двух-, трехсерийный фильм?

Олег Степченко:
Началось с того, что мы посмотрели литературное произведение и поняли, что как дословная экранизация «Вий» не имеет смысла. Это была бы совершенно непонятная история. У меня были еще и продюсерские требования: чтобы получилось развлекательное кино, чтобы оно приносило доход, словом, чтобы вышел блокбастер. Поэтому мы не могли делать фильм в арт-хаусном ключе. А ведь «Вий» - это личное исследование Гоголя. Даже если бы мы это сделали, мне тогда казалось, и сейчас кажется, что фильм не имел бы резонанса, не нашел бы понимания. И, в очередной раз, как читают «Вий» невнимательно, так бы и посмотрели фильм – невнимательно. Поэтому мы пошли по пути объяснения, разжевывания. А чтобы разжевать то, что мы хотим сказать, нужно больше времени, и история удлиняется, потому что многое надо дописывать. И мы стали дописывать. Был же такой прецедент с Шекспиром в произведении «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», и почему бы нам не пойти таким путем?
Мы начали дописывать. Сценарист внимательно изучал историю «Вия», и мы запутались, потому что у Гоголя обрывочное, рваное мышление, всё скомпилировано, нет ни входа, ни выхода. И понятно, что надо додумывать, но додумывать невозможно, потому что история целиком и полностью фантастическая. Тогда сценарист предложил мне следующий вариант истории: убийца панночки – Хома. Убив и изнасиловав ее в пьяном угаре, он убежал в Киев, где ходил по трактирам, создавая себе алиби. И нашел его, даже переспал с какой-то девушкой. И вел себя так, как будто ничего не случилось. А панночка его, с одной стороны, заложила, сказав: «приведите мне Хому». Но с другой стороны, она его позвала, потому что не хотела загубить его душу. Панночка – абсолютно христианская душа, не стала говорить, что он ее убил, но решила, что он исповедуется, молясь над ней три ночи. И тем самым он отпустит и ее грехи, и свои. Она же его соблазнила, и сама тоже была виновата.
После рассказа этой концепции, я ответил сценаристу, что, для начала, его расстреляют. Ведь весь народ считает Хому великим страдальцем и героем, который выдержал все испытания и погиб как герой, а он его представил в совершенно другом свете.

Корреспондент:
Хотя, если задуматься, сомнений в виновности Хомы нет.

Олег Степченко:
Да, но в массовом сознании, миллионы людей, читающих «Вий», считают Хому героем.

Корреспондент:
Получается, что Хома — положительный герой, потому что он борется с темными силами?

Олег Степченко:
Да, но никто ж не знает и не понимает, что он борется с собой. А виновность Хомы невозможно доказать даже юридическим путем, потому что нет свидетелей. То есть свидетели есть, но они ничего не говорят. Поэтому в итоге мы от этой концепции отказались и пошли другим путем. Мы оставили Хому святым. Мало того, у нас он совершенно просветлел к финалу, выбелился до такой степени, что стал настоящим священником, настоящим человеком. То есть он прошел все горнила по-настоящему, но не оттого, что он увидел в церкви, а оттого, что мы ему создали такую ситуацию, из которой он не мог выбраться иным путем. Мы его тоже убили в принципе. Но потом он чудесным образом возрождается в нового человека.
Затем мы присылаем в тот мир европейский ум: лондонского путешественника Джонатана Грина. По сути, это тот же самый Гоголь, только который живет сейчас в Европе. И он исследует произошедшее. Проходя через всю эту историю, он сам попадает вовнутрь мифа. И получается, что за Хому уже борется европейский человек. Это та же самая история, только как бы с расшифровкой. Для европейца многое нужно объяснить. Тогда всё становится предельно ясно. История становится совершенно простой, развлекательной, настоящим блокбастером с путешествиями и приключениями. Она становится легкой, веселой и приобретает гоголевский оттенок. Не арт-хаусный характер, который борется с собой, а гоголевскую непосредственность, интересный сюжет.

Корреспондент:
Как Вы достигали Гоголевского звучания картины, как исследовали именно Гоголевскую концепцию?

Олег Степченко:
Николай Гоголь был очень искренним человеком и верующим в Бога. И мы писали сценарий именно с той точки зрения, что он глубоко верующий. Сначала мы анализировали письма Гоголя. Проникались его пониманием и отношением к жизни, а потом уже начали смотреть на «Вий» через его призму ощущений. И со мной может быть не согласен сценарист, но мне кажется, что «Вий» – это излияние личных страхов Гоголя, и его автопортрет того времени. Ведь Гоголь очень долго прожил среди таких хуторян, которых он описал в «Вие». Они до сих пор вешают крестики и обереги от Вия на воротах, рисуют что-то мелом, гадают. Мы специально ездили и смотрели: всё это суеверие там до сих пор процветает, и в этом суеверии жил Гоголь. Вы можете себе представить? И вдруг этот мальчик, молодой парень, приезжает в Петербург, - в циничный, абсолютно европейский, продвинутый город. И он там начинает писать «Вий». Почему? Потому что в тот момент в нем столкнулись культуры Европы и Малороссии. И Гоголь никак не мог в себе это побороть. Он поставил себя на место Хомы, придумал себе самое страшное, что только мог придумать, чтобы самому испугаться и пережить. Мало того, Гоголь себя прежнего еще и убил, подобно Хоме. После «Вия» он возродился в нового человека, и пошли все петербургские повести, пошел настоящий Гоголь. И «Вий», я считаю – это его избавление от всего суеверия, от псевдорелигиозности. Он очень подробно описывает жизнь бурсаков, будущих священников. Вы можете себе представить, что они будут священниками?! Из них вырастают такие попы, один из которых появляется в финале «Вия». Ведь чем заканчивается «Вий»? Именно тем, что пришел батюшка из соседней деревни, сказал: «ой, как все страшно», перекрестил, закрыл церковь, и все забыли туда дорогу.
Хотя и В.Белинский, и другие литераторы говорили Гоголю, что «Вий» - произведение слабое, что его надо выкинуть. Но он не выкинул, потому что это произведение – ключевая вещь в его самосознании.
Николай Гоголь почему-то сжег вторые «Мертвые души», а «Вий» не сжег. Значит, в нем есть очень точный месседж.
И как мне кажется, это абсолютно авторская история. Нигде нет аналогов данного мифа. Хотя он собран из многих сказаний, это своеобразный микс. Но именно такого мифа нет, он авторский. Это как личная исповедь Гоголя. Относясь к «Вию» как к авторскому мифу, мы оттолкнулись от него и начали делать продолжение. Надо же развинтить этот миф, понять, как и почему один миф порождает другой.

Корреспондент:
Но при этом для вас важен не только мифический элемент истории, но и исторический антураж, колорит эпохи, народа?

Олег Степченко:
Понимаете, Н.Гоголь внимательно относится к деталям. У него была огромная любовь к миру Малороссии, и выражалась она в описании деталей. Они у него вкусные до такой степени, что невозможно пройти мимо.
Трудно объяснить, что такое любовь, а Гоголь дорос до нее. И она проявилась в описываемых деталях. У любви нет ни времени, ни пространства. Любовь – это когда ты каждую секунду готов защитить, это жертвенность, и в нем это было. Поэтому всё остальное уже принимало форму любви. И он любил всё. И все эти описания наполнены фантастической любовью. У меня нет такой любви к человечеству, нет такого контакта, как у него, но благодаря Гоголю я пытаюсь обрести навыки в этом пути.

Корреспондент:
Так почему же Вы взялись именно за Гоголя?

Олег Степченко:
Потому что мне это нужно. У меня всегда так получается: есть посылы, которые в данный момент меня интересуют, и потребность в чем-то. И моя потребность совпала с «Вием». Мне показалось, что самому надо избавляться от суеверий. Ведь суеверия – страшная вещь, не позволяющая двигаться ни вперед, ни назад.

Корреспондент:
Вы, подобно Гоголю, хотите с этой картиной начать новый этап?

Олег Степченко:
Да, я хочу с этой картиной приобрести кое-что. И оно уже приобретается, в процессе работы над фильмом, хотя он еще не закончен.

Корреспондент:
Надо сказать, что ваш «Вий» - самая ожидаемая Гоголевская картина. Уже прошли и забылись все подобные истории типа «Ведьмы», а «Вий» всё не выходит.

Олег Степченко:
Мы отвоевали себе эту историю. Многие хотели снимать «Вий», и я понял, что сейчас наснимают нечто непотребное, низкорослое. Поэтому мы быстро, за пару ночей сняли рекламный ролик, сделали компьютерную графику, и быстро запустили его в кинотеатрах. И при этом сказали, что картина выйдет прямо через год, или чуть ли не через месяц. И все сразу расстроились, потому что многие хотели делать «Вий», написали сценарии. Понятно, история забавная: черти бегают, нечисть всякая, - это же должно принести кассу.
А нам показалось, что наша идея имеет право на жизнь. Наше расследование интересно и забавно. Даже если мы где-то заблуждаемся в Гоголевской теме, что вполне может быть, потому многое написано вольно, всё равно этот фильм получается интересным.
Интересным по многим факторам: он мистический, детективный, он, в конце концов, не пустой. Он ведет к пониманию, что такое вера, суеверия, и как сделать шаг, чтобы достичь этого. Катарсис в нашем фильме – это не голословное понятие. Потому что каждый герой совершает усилие над собой и переживает катарсис. И все это превращается в такое космическое образование добра.

Корреспондент:
Как Вы думаете осуществлять прокат двух серий?

Олег Степченко:
Пока не знаю. У нас живой рынок, с участием монополистов, борьбой только за деньги и ни за что больше. Поэтому мы будем смотреть по ситуации. Сейчас вовсю идет промышленный шпионаж. За нами следят и ходят по пятам.

Корреспондент:
Когда Вы планируете выпускать картину на экраны?

Олег Степченко:
Ну, вот и такие вопросы там тоже задают постоянно. Вот наш актер снимался у С.Спилберга, так он рассказывал, что ему выдавали сценарий – белый листочек с буквами, которые видно только через специальные очки. Никто не может сфотографировать текст. А когда идут съемки на природе, то завешивают всю территорию, чтобы вообще никто ничего не видел.
Зачем это делается? Потому что промышленный шпионаж существует, и многие начинают вставлять палки в колеса. Это монополия, борьба за деньги. Люди на западе уже поняли, как с этим работать: потратить немножко на защиту, но зато получить больше.
А мы начали доверять людям, но поняли, что все приходят для того, чтобы узнать как-чего. И чем больше я даю интервью, тем больше люди расслабляются. Могу сказать, что я уже думаю, что буду врать постоянно. Я буду говорить, что фильм выходит через месяц. Или через два месяца и все три серии. А потом скажем, что передумали. Потому что все уже выстраиваются под нас, многие боятся встать рядом, поскольку они потеряют деньги. Русское кино у нас сейчас собирает больше денег, чем зарубежное. Поэтому зарубежные компании очень интересуются русскими релизами на нашем рынке. Все боятся русского кино. И боятся, тем более, «Вия».