Никита Михалков: «Мое заветное желание, чтобы люди, посмотревшие «Цитадель», захотели пересмотреть «Предстояние»»

3 мая 2011 года в столичном кинотеатре «Октябрь» пройдет премьера второй части дилогии Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2: Цитадель» (в прокате с 5 мая, дистрибьютор – компания ЦПШ). В преддверии этого события главный редактор Интернет-портала «ПрофиСинема» Нина Ромодановская встретилась с режиссером и побеседовала об особенностях художественного языка второй части фильма, проблемах, связанных с выходом картины в прокат и ближайших планах.

Нина Ромодановская:
Когда мы с Вами говорили ровно год назад – выход второй части планировался осенью. В связи с чем она выходит на полгода позже, Вы опять придерживали к «нужной дате»?

Никита Михалков:
Нет, просто та волна негатива, в большей степени несправедливая, которой сопровождался прокат первой части, неминуемо бы накрыла и вторую, а я не хотел, чтобы картина попала под этот молот во второй раз. Нужно было немного отстояться. И я считаю, что мы правильно сделали, хотя, в принципе, выпускать две картины одновременно было бы правильно. Поскольку вторая часть весной прошлого года не была готова, не выпустить «Предстояние» мы не могли, потому что иначе нарушался контракт со спонсорами.

Нина Ромодановская:
То есть осенью она была уже готова?

Никита Михалков:
Она была бы готова, если бы мы приняли такое решение, а так мы спокойно ее доделали и сейчас она полностью готова.

Нина Ромодановская:
Вас не без основания кинокритики считают мастером камерной драмы, но никак не баталистом. Зачем понадобилось такое большое количество батальных сцен в фильме для реализации идеи?

Никита Михалков:
Я считаю, что без кино большого стиля не может быть большого кинематографа. Только с камерными картинами или артхаусом нельзя достичь масштабного значения кинодержавы, которое было раньше у нашего кинематографа, или французского или голливудского. Но, кроме того, мне просто хотелось снять кино о войне, потому что я видел и вижу, как мы, отдаляясь во времени от тех событий, теряем реальное представление о той действительности. Это было самым важным, собственно, ради чего снималась картина. Но это не исключает и не отрицает психологической драмы. Как раз вторая часть в большей степени мелодрама, нежели батальное кино.

Нина Ромодановская:
Первичен был идеологический момент, а не сложнопостановочные задачи съемок?

Никита Михалков:
Мне это тоже интересно, это приносит новые ощущения.

Нина Ромодановская:
По Вашему собственному признанию, отснятого материала оказалось так много, что его стало трудно обрабатывать. В результате, по нашему мнению, картина рассыпалась на новеллы: от гениальной с кремлевскими курсантами, до довольно распространенной в советском кинематографе – сжигание людей в сарае. Как будет построена вторая часть, удалось ли ее сделать более цельной?

Никита Михалков:
Она и должна была рассыпаться на новеллы. Что касается эпизода с сараем, то дело не сжигании людей, а в том, что это результат получасовой истории. От мирного, ясного, теплого дня до ада. И речь здесь не о жестокости немцев, а о том, что у каждого своя правда. Правы люди, которые не пустили Надю в дом? Наверно, а если бы они пустили ее, что-нибудь случилось бы? Может быть и нет. Не тронул бы ее немец и уехал. А они не пустили. Правильно они сделали? С их точки зрения, правильно: почему я должен пускать ее, какая-то чужая девчонка, за ней немец ходит, а у меня трое детей здесь. А героиня Натальи Сурковой, которая заколола в сарае немцев, изнасиловавших ее несколько дней назад, права? Права. А немецкий офицер, вернувшись вместе с солдатами, увидевший двух своих убитых в мирной деревне. Прав? По-своему прав. Он же предупреждал, что если никто не признается, пострадают все. А права ли опять героиня Натальи Сурковой, что она не пошла и не призналась, что это сделала она? Но ведь еще к изнасилованию ее бы убили. Права.
А сарай как раз и есть то соединение ясного тихого дня и ада. И я не вижу в этом повтора. Сколько раз после прибытия поезда братьев Люмьер снимали прибытие поездов. И что? Я не вижу в Ваших возражениях логики, а только рациональное неприятие: «Мы уже это видели». Меня это не очень и волнует. Видели, посмотрите еще раз. Гораздо больше меня интересует, каким образом сочетаются абсолютно противоположные вещи. Рай и Ад, соединенные только потому, что разные люди что-то делали или не делали. И все это сложилось в катастрофу.
Равно как и баржа. Дети едут на мирном судне под флагом «Красного креста», ничего страшного не происходит, бомбить не должны. Учебные налеты, немцы решили пошутить, но потом еще и унизить. Смешно, когда мне говорят, как можно таким образом испражняться! Конечно нельзя, но дело совсем не в этом. Просто нужно как-то взаимодействовать: если не можем бомбить, то хотя бы задницу вам покажем. А на барже оказался контуженный человек. Все складывается в цепочку невозможных эпизодов, которые двигают сюжет. И совсем не важно, может ли такое попадание быть в жизни или нет. Вся первая часть картины сложена из новелл, а вторая часть абсолютно другая – в ней действие развивается линейно в течение восьми дней.

Нина Ромодановская:
На мой взгляд, «Утомленные солнцем 2» - произведение, если не целиком, то в большей своей части типично постмодернистское. С очень характерными эпизодами, например, уже упомянутая Вами «летающая голая задница». Согласны ли Вы с этим утверждением, как Вы оцениваете стиль картины, будет ли во второй части усиление этой стилевой составляющей, или мы увидим что-то другое?

Никита Михалков:
Я не готов теоретизировать по поводу постмодернизма, потому что первичный импульс важнее, чем необходимость обдумывать, в каком стиле я работаю. Меня интересуют совершенно другие вещи. Что связывает человека с жизнью по Циолковскому, по «эгоизму вселенной»: может его связывать одна расческа, сломанный стул или трагедия землетрясения. Где заканчивается эта связь? А связь присутствует везде и во всем.
Во второй части я использовал абсолютно космические фольклорные вещи. Цитадель, которую никто не может взять, взрывается из-за мышки-норушки.
Картина начинается с того, как рождается комар. Вылетает через ствол, кружит над окопами, к одному пытается пристроиться, к другому, от него отмахиваются, а на четвертого, спящего сел. Начал пить кровь у него со щеки, тот, кто это видит, приближается, чтобы убить комара. В это время в то место, где была его голова, врезаются три пули крупнокалиберного пулемета. Он их не слышит, орудие далеко, только следы в стене. Когда он пытается убить комара, тот человек, на котором сидит насекомое, его останавливает: это наш комар, пусть пьет. Вернувшись, он видит следы от пуль. Это вещи имеют огромное значение. Я предвижу, как сонмы критиков будут говорить, что это лубок, но меня это мало волнует. Я-то знаю, что хочу сказать, и понимаю значение сочетания масштабов. Согласитесь, что этим мало кто занимается, а мне это интересно. Кто убьет этого комара, Бог его знает, может немец, но сейчас он спас человека, тем, что этот человек хотел его убить.
Мышка бежала, хвостиком махнула, задела очки, через оконце луч солнца попал именно в это стекло, загорелись ноты, а там разлит керосин, начался пожар, который добрался до оружейных складов. Это фольклор, и для меня он очень важен.

Нина Ромодановская:
Расскажите, каким образом происходит продвижение картины: ЦПШ проводят свои мероприятия, Вы свои – в последнее время снова очень много появляетесь на разных ТВ каналах. Вы считаете, это помогло первой части, и поможет ли второй?

Никита Михалков:
Это не совсем связано с фильмом. Когда возникают наболевшие вопросы: «мигалка», «козихинский», «один процент» и многое другое - все это начинает мусолиться в СМИ, а на самом деле правды не знает никто, то у меня возникает необходимость, и особенно в преддверии картины, снять какие-то вопросы. Я понимаю, что если все это будет развиваться и обрастать слухами, то в результате эта неправда, а это неправда, начнет губить то, ради чего было потрачено восемь лет. Справедливости ради согласитесь, что я пока нигде не говорил про картину.

Нина Ромодановская:
В этом году ситуация поспокойнее, раздражающих факторов поменьше, но и пафоса меньше, что Вы ждете от проката?

Никита Михалков:
Нет, я бы сказал, что ситуация на данный момент не спокойнее, а разнообразнее, и давление намного сильнее, чем в прошлом году. Сейчас вытащили все, что только можно, помимо уже названных «козихинского» с выступлением Тани Догилевой и «мигалки» с одним процентом, даже нацболов вспомнили.
Мое заветное желание, чтобы люди, посмотревшие «Цитадель», захотели пересмотреть «Предстояние». Я убежден, что так и будет. Потому что это как розетка и вилка, которые не работают по отдельности, и пока ты не воткнешь вилку в розетку, света не будет. Поэтому общее впечатление от картины может быть только по совокупности просмотра первой и второй части. А полная панорама всего произведения – это 13-ти серийный телефильм.

Нина Ромодановская:
С Вашей точки зрения, фильм состоялся?

Никита Михалков:
Абсолютно, я бесконечно горжусь этой картиной и тем, что люди, которые со мной работали восемь лет, не хотели заканчивать съемочный период. Помню, какие они пришли на работу – осветители, супертехники и т.д. От коротких и быстрых денег в рекламе они вдруг начали втягиваться в тяжелую работу, и снова стал важен кинопроцесс и его качество. У меня сегодня группа, которая может поднять любой проект.

Нина Ромодановская:
Закончен ли уже сериал и когда приступаете к следующей работе, что будет в первую очередь: «Грибоедов», «Дмитрий Донской», или «Солнечный удар» по рассказу Ивана Бунина?

Никита Михалков:
Сериал пойдет с начала телевизионного сезона.
Начинаю «Солнечный удар». Сценарий готов.

Нина Ромодановская:
В ней Вы возвращаетесь к своему излюбленному жанру – камерная драма?

Никита Михалков:
Она будет камерной по определению, но, надеюсь, очень масштабной по осмыслению. Это история гибели русского мира. И в гибели этого самого мира виноваты те, кто в этом мире жил, потому что не уберегли.

Нина Ромодановская:
Стенания русской интеллигенции о том, что все плохо?

Никита Михалков:
Скорее наоборот, самообман русской интеллигенции, что все хорошо. Люди проходят мимо того, над чем надо было бы задуматься.