Интервью со сценаристом и художественным руководителем фильма "Клетка" Юрием Арабовым

Юрий Арабов: «Семейные триллеры для нашего кино были бы спасительной соломинкой»
17 сентября в российский прокат выходит фильм режиссера Эллы Архангельской «Клетка» по рассказу Ф.М. Достоевского «Кроткая». Автор сценария-адаптации и художественный руководитель проекта Юрий Николаевич Арабов рассказал о том, как непросто шла работа, откуда у современного российского зрителя интерес к классике и что могло бы спасти отечественное кино.

Почему вы решили взяться за Достоевского?
Я бы никогда в жизни не брался за Достоевского, потому что к его творчеству, за исключением «Братьев Карамазовых», у меня отношение сдержанное. То, что он писатель горячий, а не теплый — это плюс. И, конечно, он — гений, предугадавший многое в России. Но проблема в том, что большинство его пророчеств уже сбылись, вопрос закрыт, политическая актуальность Достоевского во многом исчерпана. Делал бы «Бесы» Хотиненко или Феллини, результат был бы один: окажись это близко к Достоевскому, фильм был бы обречен.
Но на беду появился в моей жизни болгарско-немецкий режиссер, хороший, интересный человек, долго уговаривавший меня написать сценарий- экранизацию «Кроткой». И в итоге я согласился, решив зацепиться за вполне современное звучание темы кротости, которой можно довести другого человека до сумасшествия. Получившийся материал режиссеру понравился, поиски денег завершились тем, что проект стал российско-европейской копродукцией, «Фортуна Фильм» подала заявку в Министерство культуры. Но, дальше, к сожалению, режиссер по семейным обстоятельствам не смог работать. И тогда ставить картину попросили меня. Я же решил, что способен участвовать во всех сегментах процесса, но не ежедневно, так как у меня еще есть студенты во ВГИКе, госслужба и любовница литература. Чтобы картина состоялась, режиссерское кресло заняла продюсер Элла Архангельская.
Вы выбрали для сценария форму исповеди, акцентировали внимание на религии, ввели нового героя, священника. С какой целью?
Надо было как-то решать проблему ретроспективности композиции. Я флэшбэки не терплю и считаю, что получаются они в кино редко, нужны прямые чувства и последовательность действий. Понадобилось искать выход из «тупика» ретроспективности первоисточника. Потому я выбрал вариант исповеди, но пошел дальше: батюшку как бы затягивает вовнутрь этой драмы, история для него начинает материализовываться.
Это, во-первых. А во-вторых, важно, что батюшка не имеет глубокого духовного опыта. То, куда он попал, является адским раскрытием темных сторон человеческой натуры. Человек не прост, любить его не просто, и в некотором смысле, чтобы соответствовать Евангелию, надо быть сверхчеловеком. В этом вся сложность Евангелия. Достоевский вполне обоснованно считается одним из самых больших христианских писателей, и он, как мне кажется, писал всегда об одном и том же — о жестокости страстей человеческих, которые противоположны христианской любви и смирению. Он, христианин, был в литературе чуть ли не главным обличителем человечества в целом и русских, в частности, в нехристианстве. Сюжет «Кроткой» я прочитал именно так.
Устраивает ли вас визуальный ряд картины, как вам работалось с вашей съемочной группой, может быть, кто-то особенно порадовал?
Я думаю, что художник на картине, работая в сложных условиях, сделал очень много, нашел естественный интерьер, не требовавший отдельной декорации, и это очень здорово. И, конечно же, — актеры… Это они вместе с режиссером тянули и разделяли ежедневные тяготы производства, это «совестный деготь труда», по выражению Мандельштама.
Кроме введенного в сценарий священника есть еще и Мозер, чей образ в вашей интерпретации шире, чем у Достоевского. Как вам Дмитрий Нагиев в этой роли?
Когда пишешь эпизодический персонаж, надо делать так, чтобы он запомнился. И кроме того меня очень интересует тема денег. Хочу когда-нибудь сделать отдельную картину о психологии денег, их метафизике. Понятно, что деньги есть порождение человеческих отношений, но внутри их есть то, что мистики называют эргрегорами. Душа денег — довольно любопытная метафизическая субстанция. Думаю, Нагиев очень точно все сыграл, слава Богу, он согласился сниматься: он украсил эту картину и в художественном, и в коммерческом смыслах.
Вы планировали ввести в фильм современную линию именно такими редкими вкраплениями мелькающих на улицах мотоциклов и автомобилей? Или хотелось большего, но бюджет не позволил?
Изначально в сценарии предполагалось ввести современность именно фрагментами, чтобы подчеркнуть вечность истории о нелюбви. Мы снимали фильм о нелюбви, о том, что на пути любви есть препятствия из себялюбия и эгоизма, и эти препятствия большинство из нас не может преодолеть.
Обращение кино и телевидения к классике — это запрос общества или нехватка идей в индустрии?
Это не нехватка идей, а отсутствие киноиндустрии как таковой. Горько об этом говорить, когда нашим «буржуазным реформам» стукнет скоро четверть века. 25 лет… это по историческим меркам очень много. Когда есть работающая индустрия, автоматически возникает очень большое количество единиц кинопроизводства, которые требуют идей. У нас продюсеры только говорят, что им не хватает идей и сценариев, это – правило хорошего тона, на самом же деле, они просто физически не смогли бы их реализовать, если бы такие идеи появились. Мы выпускаем в год шесть десятков картин. ВГИК и высшие режиссерские курсы выпускают, кажется, 150 человек ежегодно, а в Минкульте до сих пор спорят, финансировать пять или шесть дебютов. В такой ситуации у нас, вообще не будет жанра (а жанровое кино – свойство индустрии), не будет сценариев (в реальности они не нужны) и не будет новых идей (старые-то реализовать денег нет…). Зато будут «верняки». Многие обращаются к классике, как к опробированному варианту. Классика — «верняк» в ситуации, когда новые идеи истребляются со студенческой скамьи — подсознательно студенты сами понимают, что ничего нового российской киноиндустрии не нужно. Студенты выходят из ВУЗов со старыми идеями, продюсеры стонут, что все это уже было, но запускают старое, потому что так безопаснее. Это замкнутый круг: он связан с ситуацией в стране, со скованностью и стагнацией общественной жизни.
Раз уж вы заговорили о жанре: в материалах к «Клетке» указано, что это семейный психологический триллер. Вы изначально хотели делать жанровое кино?
Я положительно отношусь к семейному триллеру. Он не требует больших вложений. Вообще семейные триллеры для нашего кино были бы спасительной соломинкой. Когда я писал сценарий, то пытался в него привнести элементы жанра, но зарифмовав их с миром Достоевского и, естественно, со своими представлениями. Мне кажется, семейный триллер для Достоевского — органичный жанр. Возьмите «Братьев Карамазовых», лучшее его произведение — это семейный триллер. Как в определенной степени и «Идиот» и «Преступление и наказание». Так что это не только некий манок к прокату, это отчасти отражает мир Достоевского, удивительного в этом смысле писателя, умевшего «желтый» бульварный сюжет наполнять философским содержанием.
В прокате же прежде всего комическое пользуется спросом. А, к примеру, мистическое кино идет хуже: хоррор у нас популярен только тогда, когда на экране проливаются мегалитры крови. Это, кстати, очень интересная история. Российский масскульт не может освоить хоррор. Я очень люблю «Сияние», «Изгоняющего дьявола», даже «Девятые врата» Романа Полански… Ничего подобного мы в ближайшее время не сделаем…
А ведь даже в вашей фильмографии есть хоррор «Господин оформитель», фильм, ставший культовым.
О, это была веселая история двух молодых легкомысленных людей. Мы с Олегом Тепцовым планировали заниматься именно такими фильмами на стыке авторского и жанрового кино. Но тандем распался. А то, что сегодня чистого хоррора стыдятся, видно, к примеру, по «Белому тигру», вполне состоявшемуся, но явно увильнувшего от прямого мистического фильма. Картина начинается как история с мистикой, а потом уходит в философское авторское кино. Появляется Гитлер, завещающий мировому сообществу бороться с Россией. Слова эти Гитлер действительно произносил. Я хорошо знаю его тексты, потому что сам работал над «Молохом» и нацизм изучил, как мог. Однако «неразвязанной» остается сама история с танком-призраком. Надеюсь, что при жизни моего поколения это история так же останется «отложенной», не хотелось бы снова ввязываться в драку с Европой и немцами, в частности.
А почему именно комедия пользуется в России спросом?
У нас такая страшная история, в XX веке целые социальные прослойки пошли под нож. Есть хотя бы она семья, которой это не коснулось? Моей – также коснулось и выжгло. Мой дед, крымский грек, заложивший основу советской табачной промышленности, в 1944 году был отправлен в Сибирь и умер в поезде от голода. И похоронен этот основатель советской табачной промышленности где-то рядом с железнодорожным полотном. До 1956 года, до «оттепели» Никиты Хрущева, депортированные крымчане жили в лагерях, за колючей проволокой, в бараках, без паспортов. Поколения росли взрослели под прессом… Отчасти, это объясняет тот факт, что людям хочется комедии, и не хочется, чтобы какие-то мертвецы делали им пальчиком с экрана. Им все эти мертвецы не страшны, в каждой семье есть истории похлеще.
На «Клетке» вы были художественным руководителем, далека ли эта роль от режиссерской работы, не думаете ли вы переквалифицироваться? Ведь в прошлом году на питчинге в Минкультуры вы как режиссер заявляли проект «Русские жены».
Я заявлял «Русских жен», но на них опять нет европейской части денег. И тут нахрапом, как «Клетку», ситуацию под контроль не взять. В качестве европейского партнера в проекте Албания. Ведь фильм об эпохе Ходжи, диктатора, под нож которого первыми попали русские женщины, выходившие замуж за албанцев в период межнациональной дружбы. В основном, это были филологи, утонченные барышни из МГУ 50-х гг., которые пошли в лагеря -каменоломни и почти все там сгинули. Снимать нужно в Албании, нужна определенная реконструкция эпохи, и никто такое кино не сделает за копейки. Российские деньги из Минкульта есть, европейской же части, увы, не достает…
Художественный руководитель — это формулировка, которая дает представление о моей деятельности на проекте. Я работал с художником, оператором, утверждал пробы, бывал на съемках, работал на монтаже. В современной терминологии это скорее исполнительный продюсер, но в титрах я буду как продюсер.