Родился я 24 августа 1963 года в поселке Ленинский. Теперь это всем известный город Ленинск, или, проще говоря, космодром Байконур. Там служил после окончания Пермского Военного Авиационно-Технического Училища мой отец.
Еще не остыла стартовая площадка от двигателей ракеты Юрия Гагарина, а на ней уже стояла новая, для Алексея Леонова. Она должна была унести его в космос, где он совершит свой легендарный выход из космического аппарата, и станет первым человеком, шагнувшим в «великую пустоту». Именно так китайцы называют космическое пространство. Именно в этом, жутко секретном, пыльном и абсолютно, с точки зрения быта, не пригодном для жизни городке, благодаря моим родителям, я и «шагнул» из «великой пустоты» в… жизнь. Я родился.
Вскоре отца отправили учиться в Москву, в Академию. Естественно, папа забрал с собой и меня с мамой. Поселились мы в крошечной коммуналке на Малой Грузинской улице, что недалеко от зоопарка. Я был совсем маленьким, но я прекрасно помню ту комнатку с трехлитровой банкой, стоявшей на подоконнике. Это был самый первый в нашей семье аквариум. Там жила одна единственная рыбка – «меченосец». Через год нам предоставили комнату в офицерском общежитии на улице Новикова-Прибоя. Это было здорово, потому что рядом была река Москва и «Серебряный бор». Пока мужья постигали военную науку в классах Академии, их жены прихватив с собой детишек, загорали на берегу, тогда еще чистой речки.
После окончания Академии, отца неожиданно оставили служить в Москве. Хотя почему неожиданно? Ведь закончил он ее с отличием. Всей семьей мы переехали в Болшево. Отец был назначен на должность военного инженера в ЦУП (Центр Управления Полетами). Поскольку квартиры на новом месте нам не предоставили, наша семья сняла комнатку на одной из дач. Это был огромный деревянный дом-дача построенный в лучших традициях сталинского зодчества конца тридцатых годов с просорной верандой, и огромным заваленным разным хламом чердаком. На нем я и пропадал с утра до вечера. Для «меченосца» был куплен квадратный аквариум, и к его трем литрам жизненного пространства прибавилось еще два.
Хозяевами дачи были очень милые пожилые люди. К сожалению, я не помню, как их звали. Но я прекрасно помню, что в детский сад меня отвозил сам хозяин, на «Победе». Сначала мы ехали в «сад», в Подлипки, а потом он «подбрасывал» отца до его новой работы. Чуть позже и мама устроилась экономистом в одну из строительных организаций в Москве, и мы стали ездить «на работу» все вместе. Сначала завозили маму на станцию Болшево на электричку, потом меня в садик, потом папу в Центр Управления Полетами.
Именно там, на этой даче, я впервые «познакомился» с электричеством. Как-то я взялся за самодельный выключатель чтобы выключить «меченосцу» свет в аквариуме, и меня тряхануло так, что я до сих пор панически боюсь чинить розетки и электроприборы.
Там же, в Болшево, я узнал, что такое настоящая слава. О-о-о! Это была история надо вам сказать. Было это так. Мне исполнилось пять лет. И на мой День рождения мама и папа подарили мне велосипед «Школьник». Это была моя мечта. По тем временам это был роскошный велосипед. Голубой с белыми подкрылками, сверкающими зеркальным хромом спицами, и очень громким звонком. Самое главное, что это был не трехколесный «детский», а «взрослый», двухколесный велосипед. А я еще не умел ездить на двухколесном велосипеде. Папа взялся меня учить. Со свойственной военному человеку основательностью, он проводил занятия «по вождению» все свое свободное от работы время. Я еще еле-еле доставал до педалей, и обучение давалось мне не легко. Я падал, сбивал себе коленки, набивал шишки, и ревел как белуга. Но однажды отец незаметно отпустил меня и я, вихляя рулем, поехал сам. Сам! Я был в диком восторге, от - того, что еду сам, без поддержки отца. Этот день был настоящим праздником всей нашей семьи, сравнимым, наверное, с первым полетом человека в космос. Каждый день я стал кататься на велосипеде, ловя восторженные и завистливые взгляды моих сверстников, которые еще ездили на «детских» трехколесных великах. И вот в одну из таких поездок, когда я, воображая, и раздув от важности щеки решил показать, что я уже умею не просто ездить, а ездить быстро, мои ноги соскочили с педалей, и велосипед помчался вниз под гору. Я летел со скоростью пули, судорожно вцепившись в руль, не зная, что делать. Педали вращались с бешенной скоростью, и я никак не мог поймать их ногами Испугавшись, я стал кричать прохожим, что бы меня остановили. Но люди лишь оглядывались мне в след, неодобрительно качая головами. А велосипед все несся под гору, увеличивая и без того дикую скорость. Все кончилось неожиданно быстро и драматично. Вдруг, прямо из-за угла, мне на встречу вывернул армейский газик. Столкновение казалось неизбежным. Своим детским умом я понял, что должен просто упасть, чтобы не врезаться в машину. Зажмурившись, я резко вывернул руль и велосипед перевернулся. Я шлепнулся на асфальт и кубарем покатился навстречу визжащей тормозами машине. Время было выиграно. Поскольку я катился медленнее, чем мчался велосипед, машина успела затормозить. Я здорово ободрал себе колени и локти. Но больше всего досталось лицу. Я содрал всю кожу с левой стороны. Наверное, у бедного водителя того злополучного «газика» до сих пор «мальчики кровавые в глазах». Сбежался народ. Меня, перепуганного и истекающего кровью, на этом же «газике» привезли домой. Дома в это время была только, тетя Люда, сестра, папы, приехавшая к нам погостить. При виде бледного как мел солдата с окровавленным мальчиком на руках, и еще более бледного офицера с покореженным велосипедом под мышкой, она все поняла, и ни говоря, ни слова, упала в обморок. Офицер вызвал неотложку нам обоим. Приехавшие врачи привели в чувство тётю, и внимательно ощупав меня и залив всего с ног до головы зеленкой и йодом, констатировали, что мальчик будет жить. Переломов, скорее всего, нет, а ссадины «до свадьбы заживут». Они успокоили водителя-солдата и офицера, поблагодарили их за вызов и уехали. Вскоре уехали и солдат с офицером, на прощанье заверив, что обязательно навестят меня на днях. Они кстати, потом и правда приезжали. Вечером родители увидели сынулю. Папа знал, какую помощь надо оказывать при обмороках, поэтому обошлось без вызова «скорой». Маму привел в чувство он сам.
Я был похож, на Франкенштейна или Терминатора в финале одноименного фильма. На следующий день левая сторона лица покрылась сплошной коростой, через отверстие в которой был виден чудом уцелевший глаз. Боль скоро стала проходить, но одно не давало мне покоя. Мысль, как я появлюсь в группе детского сада с таким лицом. Что скажут девочки? Ведь мне очень тогда нравилась одна девочка со светленькими косичками и синими глазами. Правда она и до моего падения с велосипеда не обращала на меня внимания. А что же теперь? Теперь то уж точно у меня не будет никаких шансов добиться её внимания. Надо сказать, что я был очень впечатлительным с самого детства.Я с ужасом ждал того дня, когда мне придется идти в садик.
В этот день я спрятался на чердаке. Но отец все- таки нашел меня, и пообещал, что он все устроит. Он сказал, что знает, как объяснить моим товарищам перемены в моем облике. Мне ничего не оставалось, как положиться на отца. И мы на «Победе» хозяина дачи поехали в Подлипки.
Первым в раздевалку садика вошел отец. Я спрятался за его могучей фигурой не находя в себе смелости показаться на глаза своим «одногрупникам», особенно Кате, так звали ту девочку.
Отец был в военной форме офицера ВВС. Золотистые погоны старшего лейтенанта, голубые петлицы с «пропеллером», фуражка с какрдой и «птичькой» - вид самый , что ни на есть представительный. Сняв фуражку и пригладив волосы, он обратился к детям с такой речью: - « Дети, я папа Саши. Сообщаю вам, что Саша является первым в мире ребенком летчиком - испытателем. Недавно при испытании нового секретного самолета, он сильно пострадал. Самолет взорвался, но Саша спасся, спрыгнув на парашюте. Сейчас он уже поправляться и скоро снова будет летать. Но это -военная тайна…»
Я потерял дар речи .Дети слушали отца раскрыв рты. Только молодая воспитательница отвернувшись к окну, как-то странно вздрагивала плечами. Когда отец, отойдя в сторону, открыл меня всеобщему взору, я увидел дюжину внимательно смотрящих на меня пар глаз. И в каждом взгляде читалось неподдельное любопытство и уважение. Никто не отвернулся, и не испугался моего покрытого коркой болячки лица. Напротив, когда отец, попрощавшись, ушёл, я оказался в центре неподдельного внимания и заботы моих сверстников. Особенно прониклись ко мне девочки. Катя взяла меня под руку, и сказала всем, что с этой минуты она будет моим врачом. Мальчишки окружили меня, и все выспрашивали, как было дело, и как им тоже стать летчиками-испытателями. Я обещал, что посодействую им в этом, но для этого я должен поговорит с «генералом штаба». Весь день я купался в лучах славы. Да это была настоящая слава.
Как я благодарен отцу. Как я до сих пор благодарен той воспитательнице, за то что, не выдала истинную причину моих болячек. Ведь дети очень болезненно переживают насмешки сверстников. Меня бы наверняка бы дразнили и демонстративно избегали общнения, не придумай тогда отец эту историю с «первым в мире ребенком летчиком-испытателем». Да с точки зрения этики, это был обман. Но было ли это неправильным с точки зрения педагогики?
Но какие же мы в детстве доверчивые. Мы верим всему , что нам скажут взрослые. Даже мне тогда показалось, что все, что придумал мой отец, действительно произошло со мной на самом деле. Помню как окруженный такими же, как я малышами, я как бы «нехотя», копируя взрослых, рассказывал, как мой секретный «самолет-ракета» неожиданно перестал слушаться рулей, и мне пришлось покинуть его, прыгнув «с паршюта». Как нашедший меня солдат « нес меня на спине в штаб».
Как это было давно. Как это было здорово. Какие мы были чистые и смешны...
…В 1969 году мы переехали из Болшева в Москву, в свою первую собственную квартиру с соседями. Папу перевели на работу в какой-то «ящик». А маме теперь не надо было ездить на электричке. До ее строительного управления можно было добраться на метро. И «меченосец» переехал вместе с нами. Папа купил десяти литровый аквариум и еще рыбок ,так что и у него началась другая жизнь. Теперь ему не было скучно.
После соснового леса с запахом хвои и звенящей тишиной, нарушаемой лишь изредка гулкой «дробью» дятла, мы оказались в настоящих «каменных джунглях». Наш дом № 10 на улице « 5 Магистральная» стоял у самой дороги со всех сторон окруженный, промышленными предприятиями. Из окна нашей квартиры открывался грандиозный вид на территорию плодоовощной базы. С левой стороны мрачным замком Дракулы возвышался элеватор, а с права тянулись бесконечные заборы автобаз и еще бог весть каких предприятий. В общем, я смотрел из окна нашей новой квартиры, и с нескрываемым удовольствием предвкушал приключения, которые меня ожидают в этом «мальчишеском раю». Я внимательно изучал окружавшую наш дом местность в папин полевой бинокль и потирал ладошки, отмечая объекты будущих «исследований». Вот брошенный самосвал со спущенными колесами и выбитыми стеклами кабины, вот проходная овощной базы, где выстроились в длиннющую очередь на весы грузовики с арбузами и капустой. Ага,…а вон видна узкоколейка, по которой таскает вагоны маленький маневровый тепловоз. Да-а-а-а. Есть где развернуться. В общем, я был счастлив. А мой новый детский сад вообще располагался прямо в нашем доме, в нашем подъезде на первом этаже. Так что, для того чтобы попасть в группу, надо было просто спуститься по лестнице и позвонить в дверь. Этим обстоятельством особенно восхищались родители. Так что, и они были по-своему довольны нашим новым местом жительства.
1 сентября 1970 года я пошел в первый класс. Это был волнующий день. Школа № 643, в которой мне предстояло учиться, располагалась вдали от дома, на Хорошевском шоссе, возле хладокомбината на котором делали мороженное. Я был в новенькой «мышиной» форме с классическим, огромным букетом розовых гладиолусов. Дорога в школу пролегала как раз, через все мои «любимые места», узкоколейку, гаражи, «немецкий поселок». «Немецким поселком» тогда называли двух этажные дома, обсаженные яблонями, которые якобы после войны строили пленные немцы и яблони сажали тоже они. Яблоки там были огромные и сочные. С моим новым приятелем и соседом по лестничной клетке Игорьком, мы частенько совершали набеги на этот поселок, обтрясая эти самые яблони. А еще, Игорек показывал мне квартиру где, по его словам, и сейчас живет фашист. Я верил ему , так как он жил в этом районе с рождения. Мы рисовали мелом на этой обтянутой старым дерматином двери звезду и скрывались. О, вы понимаете, как долг будет, потом мой путь из школы домой.
В школе я сразу прослыл «трудным» учеником. Первый вызов родителей к классному руководителю произошел в первом же классе, в первую же неделю моей учебы.
На старой деревянной парте, с отверстием под чернильницу, сохранившей на себе еще «памятные» надписи учеников с тридцатых годов, я тоже решил оставить свой «автограф». Движимый, внезапно обуявшими меня в перемену после «урока мужества» патриотическими чувствами, я, найдя на парте свободное от других надписей местечко, старательно выцарапал гвоздиком свастику, подвел к ней стрелку и написал слово из трех букв. Это слово я часто встречал на заборе овощной базы и стенах гаражей. Честно скажу, что тогда я действительно не знал, что означает это короткое слово, но точно знал, что нечто «очень-очень» плохое. Так я хотел выразить свое непримиримое отношение к фашистам. Моя первая классная руководительница, учившая меня писать и читать, была в шоке. Это было, наверное, первое слово которое я написал без ошибок. Нет, еще было слово «МИР».
Вызванный в школу отец, с пониманием отнесся к «из ряда вон выходящему» происшествию и устроил мне дома «ликбез». Попа моя, наконец, познала, что такое отцова длань. Но истинного значения того загадочного слова, я тогда так и не узнал. Это произойдет чуть позже. Но зато в классе появилась одна единственная свежевыкрашенная парта. Это была моя парта. Красил ее мой папа.
Так я и рос обычным московским мальчишкой из обычного московского двора, каких было бесчисленное количество в Москве семидесятых годов. Помните, как в сказке о Малыше и Карлсоне, кстати, самой любимой моей сказкой с детства? «… В самом обыкновенном городе, в самом обыкновенном доме, жила самая обыкновенная шведская семья…»?
Моим «Карлсоном» в то время был вышеупомянутый сосед по лестничной клетке Игорек. Игорек совсем не был похож на « в меру упитанного» Карлсона. Напротив это был худющий, вечно голодный, мальчишка из бедной, очень пьющей семьи. Целыми днями он был предоставлен сам себе, и ни с кем, кроме меня «не водился». Когда дома не было родителей и соседей , я приводил Игорька к нам на кухню и скармливал ему оставленный мне мамой «ненавистный обед». Вот с Игорьком то я и совершал незабываемые прогулки по крышам и чердакам близлежащих домов, заборам автобаз, и окрестным свалкам металлолома.
Любимым моим занятием зимой в ту пору было гонять шайбу во дворе, поставив вместо ворот деревянный ящик из под овощей. «Ледовые сражения» разворачивались не шуточные, особенно после исторической серии встреч между «канадцами» и «нашими» в 1972 году. Гоняя шайбу, мы играли в Мальцевых, Харламовых и Филов Эспозито. Коньков у нас не было, и мы бегали просто в валенках с клюшками из слоеной фанеры. «Такой хоккей нам не нужен!»- кричали мы, повторяя крылатые слова комментатора Озерова, и при первом удобном случае кидались друг на друга с кулаками, прямо как там, в телевизоре. Этим занятием мы могли заниматься с утра до позднего вечера, пока родители силой не разведут нас по домам.
«Кем же ты станешь, когда вырастешь, мальчик?»
На этот классический вопрос взрослых, в то время я отвечал не задумываясь.
«Я буду шофером!» - твердо говорил я.
Мне действительно ужасно нравились эти взрослые дяди в рваных телогрейках и замасленных кепках с вечно черными от мазута руками. Они приезжали на овоще-базу, на своих огромных самосвалах доверху гружеными капустой или картошкой и курили папиросы в долгом ожидании очереди на весы. Я мог часами просиживать возле проходной, наблюдая за процессом взвешивания. Я уже знал многие машины по характерным отметинам. И водителей знал в лицо. Мне жутко хотелось быстрее вырасти и тоже стать как они, серьезным, уставшим, в кепке, с черными от мазута руками и курить папиросы.
Я играл в шофера в том самом брошенном самосвале, который высмотрел в папин бинокль еще в первые дни, когда мы переехали. Часами я крутил баранку жужжа себе под нос, и по долгу «ремонтировал мотор» отвинчивая под капотом какие то гайки. Приходил домой уставший. Бабушки на лавочке возле подъезда спрашивали :-« Сашенька, ты что же такой чумазый? Где же ты был?». А я тяжело вздыхал и, вытирая руки тряпкой, очень серьезно отвечал: - « Да, на работе. Опять мотор забарахлил в рейсе.» Помню, мама ужасно расстраивалась, стирая мои рубашки и штаны. Но она никогда не ругала меня. Кто знает, может быть в результате, я и стал бы шофером, если бы дорос до взрослой жизни в том дворе на пятой магистральной улице. Но судьба распорядилась иначе. В 1971 году мои родители «купили мне в магазине» братика Димочку. А через три года он трагически погиб, случайно отравившись папиными таблетками. Ему нельзя было есть сладкое, поскольку у него был диатез. А те таблетки были в сладкой оболочке. Он думал, что это конфетки, и съел всю пачку. Мама в это время что-то готовила на кухне. А когда она зашла в комнату, он был уже без сознания. Врачи не смогли его спасти. Это событие просто напрочь сразило моих родителей и меня. Спустя несколько месяцев, мы переехали на другую квартиру. Помогли сослуживцы мамы по строительному управлению.
Мы переехали в новостройку, в Теплый Стан. Там через год родился мой второй братик Кирилл. Только после его рождения нам всем немного полегчало. Мама и папа казалось снова стали жизнерадостными как прежде, только в их волосах не исчезли рано появившиеся седые волосы.
Наш дом был только на половину заселен, а остальные только строились. Вокруг были поля, пруды с карасями, и не тронутые цивилизацией леса. Лес начинался прямо за нашим домом. Там я гулял с коляской, в которой спал мой новый брат, и присматривал деревья, на которые можно было забраться, что бы построить на ветках шалаш. Новое место – новые игры. Теперь не было поблизости гаражей и автобаз. И я с моими новыми друзьями играл в индейцев и партизан. Но все равно я скучал по нашему двору на пятой магистральной, по «моему самосвалу» оставшемуся без присмотра и другу Игорьку. Ведь он ни с кем кроме меня не водился…
Работы в Театре:
А.Червинский, «Счастье Мое», Сенечка 1990г. Синг, «Герой», Шон Кьоу 1990г. Т.Уильямс «Стеклянный Зверинец», Джим 1990г. А.П.Чехов, «Сказки Мельпомены», Генерал в бане, директор Гимназии на свадбе 1990г. Н.Островский «Правда хорошо ,а счастье лучше», Курослепов 1990г. У.Шекспир. «Антоний и Клеопатра», Антоний 1990г. У.Шекспир. «Гамлет», Гамлет 1990г. Метерлинк. «Синяя птица», Хлеб 1991г. Мольер. «Полоумный Журден», Учитель пения 1990г. Ф.Г.Лорка. «Йерма», Виктор 2004г.
Работы в кино:
«Белые вороны», Павел Прохоров, реж. В.Любомудров, «Экран» 1987 г.
«Клан», Валерик, реж. Воропаев, «Мосфильм» 1988г.
«В тумане», Буров, реж. Линьков. «Экран» 1989 г
«Бесконечность», Немецкий танкист, реж. М.Хуциев, «Мосфильм» 1993г.
«Убийство в Восточном Экспрессе», сотрудник КГБ, реж. Тогу. (Япония) 1995 г.
Работы на телевидении:
«Все, кто был до меня», Коля, реж. М.Орлов. «Экран» 1989г.
«Железные Ворота», лейтенант Мейсон, реж. Хин Вей, (КНР), сериал,97 г.
«Каменская», серия «Игра на чужом поле», Колян, реж.Ю.Мороз. Рекун- фильм.1998г
«Солнце всходит на востоке», товарищ «Марин» , сериал, (КНР) ,1999г.
«Марш Турецкого», серия «Кто стреляет последним», Сергуня, реж. М.Туманишвили, Рекун-фильм,1999г.
