Александр Гордон: «Я готов полностью отвечать за мой фильм»

В конкурсной программе 22 Открытого фестиваля Кинотавр покажут новую картину Александра Гордона «Огни притона», поставленную по сценарию его отца – поэта, писателя и живописца Гарри Гордона. Тот, кто еженедельно с экранов телевизоров обрушивает резкую критику в адрес едва ли не каждой картины, попадающей в шоу «Закрытый показ», теперь сам окажется в кресле «подсудимого». И многие зрители и коллеги по цеху, прошедшие через телевизионный суд, с нетерпением ждут этой минуты. Мы встретились с Александром Гарриевичем, чтобы поговорить об «Огнях притона», его пристрастиях в кино и планах на будущее.


Корреспондент:
Две картины, которые Вы сделали – «Пастух своих коров» и «Огни притона», - поставлены по произведениям Вашего отца Гарри Гордона. В одном из интервью Вы говорили, что отец буквально был в ярости, увидев первый фильм. А видел ли он уже «Огни притона» и как воспринял?

Александр Гордон:
Он видел черновой монтаж и остался доволен. Настолько доволен, что уже закончил сценарий нового фильма, который мы будем снимать следующей осенью. Что же касается «Пастуха своих коров», то в этом фильме я рассказал совершенно про другого человека, не про того, который описан в повести. И отца возмутила именно эта разница в позициях, что он относится к своему герою с любовью, а я нет.

Корреспондент:
А как Вы работаете с отцом над сценарием?

Александр Гордон:
Отец пишет поэпизодник, мы с ним его обсуждаем, что должно войти, что нет. Потом он создает более-менее окончательный текст. Я в большей степени вовлечен в работу над сценарием как редактор. Я хороший редактор, и это очень важное качество, если ты еще и режиссер. Ты редактируешь для того, чтобы затем на площадке у тебя было больше простора и возможностей для импровизации. Только имея жесткий драматургический каркас, ты можешь импровизировать, как хочешь.

Корреспондент:
Автобиографична ли история, рассказанная в «Огнях притона»?

Александр Гордон:
Гарри Борисович пишет, в основном, прозу автобиографическую. Но в этом случае история придумана от начала и до конца, что сделано сознательно. Он хотел отойти от своего кредо – писать про себя – и попробовать написать про другого человека, да еще и про женщину. И у него это настолько успешно получилось, что сейчас он закончил роман, в котором главный герой почти полностью вымышлен.

Корреспондент:
Ну а образ главной героини фильма «Огни притона» собирательный или все-таки имеет конкретный прототип?

Александр Гордон:
В нем присутствуют узнаваемые черты реальной женщины, но как обычно это бывает у художника – я не себя имею в виду, а отца, - образ идет от частного к общему. То есть это не просто психологически достоверная зарисовка. Здесь имеет значение не сколько человек, сколько тема. Так как место действия Одесса, а время действия – 1958 год, то это еще и воспоминание о том мире и о том времени, переходящее в образы, в речь, в поведение, в конфликт.

Корреспондент:
Как давно у Вас возник замысел фильма «Огни притона», и как этому способствовала драматург Наталья Рязанцева?

Александр Гордон:
Поскольку я сам не пишу сценарии, то в этом смысле я человек зависимый. Я интерпретатор, а не автор. И я искал сценарный материал и никак не мог найти. А тут Наталья Рязанцева прочла книжку Гарри Борисовича и на Высших режиссерских курсах своим ученикам сказала: «Ну, вот же настоящее кино. Отчего же никто из вас за это произведение не возьмется?» И я был так ошеломлен этим. Я перечитал повесть, и так как знал, что ни при каких условиях Гарри Борисович не согласится писать сценарий, сам начал фантазировать. Когда мои фантазии зашли далеко, я позвонил отцу и слово за слово все же уговорил его написать некий поэпизодник. А потом мы показали его Наталье Борисовне Рязанцевой, и она внесла в него строгие коррективы. Гарри Борисович не принял ни одного из ее предложений, а она сказала, что не смеет настаивать, потому что это дело авторское. В итоге я склонил его к компромиссу, и все-таки пару ее идей мы осуществили. Сценарий сильно отличается от повести, там по-другому расставлены акценты. И в этом ее большая заслуга. Поэтому я везде пишу, что сценарий написан при участии Натальи Рязанцевой. Хотя она категорически против этого возражает.

Корреспондент:
Выходит, что Гарри Борисович пишет очень кинематографично?

Александр Гордон:
Он ведь живописец по первому образованию, а еще и поэт. И у него, что ни страница, то либо живописное полотно, либо поэтическая метафора. А после этого фильма выяснилось, что он еще и мастер диалога. У нас так диалоги в кино не пишет никто. Там есть контекст, подтекст, там есть юмор, есть молчание внутри диалога, речевые характеристики, которые необходимы для создания объемного образа, и так далее.

Корреспондент:
Как в фильме была воссоздана атмосфера того времени?

Александр Гордон:
Это было очень неблагодарное дело – искать в современной Одессе Одессу конца 50-х. Ничего не осталось, все снесли, все сломали, порушили. Еще хуже, чем в Москве. Но нам не хотелось, чтобы какая-то неверная деталь разрушила атмосферу. Мы постарались уйти от всех реалий сегодняшнего дня и как-то эту Одессу воскресить. Реквизит, костюмы, отбор натуры – все из того времени.

Корреспондент:
Выходит, для Вас очень важна реалистическая манера повествования?

Александр Гордон:
Реализм я приветствую как среду для создания образа. Кино – это все-таки искусство двойной условности. Но в этой условности достоверность очень важна, потому что она дает возможность рассмотреть детали. То, что у тебя висит на стенке, говорит о тебе гораздо больше, чем слова, которые ты произносишь.

Корреспондент:
Для какой аудитории Ваша картина?

Александр Гордон:
Для широкого зрителя, но, к сожалению, не того, который наполняет наши кинотеатры. Этот фильм я бы рекомендовал смотреть людям от 25 лет и старше. А кинотеатры у нас, как известно, заполняет аудитория до 25 лет. Правда, сейчас в кино пошла и другая публика. Это стало понятно после проката фильма «Generation П», хотя они и не собрали тех денег, которые ожидали.

Корреспондент:
Но на этот фильм пошли «пелевенцы».

Александр Гордон:
Согласен. Но есть же еще и «гордоновцы».


Корреспондент:
Скажите несколько слов об актерском ансамбле фильма.

Корреспондент:
Никакого ансамбля быть не может, пока ты не определился с главным действующим лицом. Всех остальных нужно строить под это решение. Мы никак не могли найти главную героиню. Я пересмотрел десятки актрис и уже был готов отказаться от этой затеи. Оксана Фандера мне очень нравилась, но в сценарии была написана другая женщина – такая крепкая пышнотелая селянка. Но Любовь Аркус – главный редактор журнала «Сеанс» - настояла на том, чтобы я переговорил с Фандерой. И я выслал Оксане сценарий, через какое-то время перезвонил ей, и она уже говорила со мной другим голосом, так ей захотелось это сыграть. Она поняла, что это тот возраст – 40 с копейками, который ей надо начинать играть. До этого она все время играла молодых. К тому же сценарий ее зацепил еще и потому, что она одесситка.

Корреспондент:
Мне кажется, Оксану Фандеру как актрису никто особенно всерьез не воспринимал?

Александр Гордон:
Оксана сотворила шедевр. Можно по-разному относится ко мне, но то, что ее работа блистательна, не вызывает никаких сомнений. Это не та героиня, которая написана в повести, но она живая, любящая и страдающая женщина. Оксана Фандера также помогла мне разглядеть в Анне Слю героиню Зиготу, потому что Зигота уж точно должна была быть на 15 кг больше, чем Аня. И что сделала Аня? Она поправилась на 15 кг и стала абсолютной Зиготой – неотразимой, рыжей и бесстыжей. На роль Зинки-Гитлера я изначально не видел никого, кроме Кати Шпицы. С Катей мы познакомились на фестивале в Смоленске, и она была самим очарованием – таким беспокойным бесенком. Она очень совпала с характером. Нам невероятно повезло и с Адой Роговцевой, потому что лучшей актрисы на роль матери Любы мы и представить не могли. У Богдана Ступки в фильме небольшой эпизод, но Ступка есть Ступка. Он тут же решил, что он почему-то еврей, и стал говорить в кадре на идиш. Он меня убедил, что именно так будет хорошо. В последний момент мы утвердили Женю Цыганова, потому что актера на эту роль мы искали в Одессе. Но роль не маленькая, а одесские актеры, не получившие нормального театрального образования и не имеющие практики в кино, выдерживают только небольшие эпизоды. И здесь мне тоже помогла Оксана Фандера, обратив мое внимание на Женю Цыганова. Я был против, потому что на роль фарцовщика 1958 года нужен был острохарактерный артист. Но Оксана продолжала настаивать на кандидатуре Жени. Мы его привезли в Одессу, и он каким-то чудом мгновенно почувствовал эту роль.

Корреспондент:
То есть нескольких актеров мы увидим в совершенно новом амплуа?

Александр Гордон:
Конечно. И вы еще увидите потрясающий кинодебют 65-летнего актера Алексея Левинского, который хорошо известен театральной Москве как актер в театре у Юрия Погребничко и как режиссер в своей собственной студии. Мы рассматривали нескольких актеров на роль Адама. Это был Олег Меньшиков, из которого я хотел сделать такого пляжного старичка. Мы думали о Сергее Дрейдене – замечательном актере, который в тот момент снимался в «Сумасшедшей помощи» у Бориса Хлебникова и по этой причине отказался. И мне мой приятель принес две кассеты с записью спектаклей, в которых участвует Сергей Левинский. Спектакли меня не впечатлили, потому что у Погребничко форма спектаклей такая, где разглядеть актера трудно, но там также был записан кусок его интервью. И я просто поплыл, увидев его. Я позвонил Левинскому и услышал категорический отказ, - в кино он не снимается. Тогда я набрался наглости, позвонил еще раз и сказал, что хочу выслать ему сценарий с тем, чтобы получить от него какие-то советы как от режиссера. Против этого он не возражал. Когда я позвонил ему в третий раз, он спросил, когда съемки. И он сыграл бесподобно. Был один момент на площадке, когда после его монолога вся группа собралась у монитора и кто-то робко спросил, можно ли посмотреть плейбэк этой сцены. Посмотрели и стали аплодировать. Он актер высочайшего уровня.

Корреспондент:
В общем, у Вас получилось такое камерное актерское кино?

Александр Гордон:
Абсолютно актерское. И режиссер, и оператор там спрятаны так хорошо, что их не распознаешь. Там потрясающая операторская работа, но она видна только профессионалу. Я очень надеюсь, что при просмотре фильма зрители не будут его анализировать. Но проблема еще и в том, что если бы фильм снял кто-то другой, так бы и было. А поскольку этот фильм снял Александр Гордон, то никто в зале не сможет отвлечься от мысли, – а ну ка, покажи. Если ему не нравятся большинство фильмов из «Закрытого показа», значит ему нравится вот это. Но мне правда нравится этот фильм и я готов полностью за него ответить. Он может быть какой угодно несовершенный, кино совершенным и не должно быть, но если там возникает жизнь, пусть даже на уровне плесени, значит фильм сделан не зря.


Корреспондент:
Насколько мне известно, фильм «Огни притона» был снят Вами и практически готов еще до кризиса?

Александр Гордон:
Он не был готов, была сделана черновая сборка. Но кончилось финансирование, и мы не могли сделать ни озвучание, ни перезапись, ни цветокоррекцию. Деньги нашлись только полгода назад. В картине нет ни копейки государственных денег. Основную часть бюджета обеспечил со-продюсер Алексей Сонк, деловой человек и мой приятель. И еще один мой приятель Александр Грязнов, которому я остался должен большую часть денег. Если бы не их финансовые старания, ничего бы у нас не получилось.

Корреспондент:
Наверное, бюджет фильма не очень большой?

Александр Гордон:
Бюджет обычного полного метра для России. Следующий свой фильм «Метель» я снял за $250 тысяч. Вот это, как говорит мой отец, остробюджетное кино.

Корреспондент:
Сейчас еще появился такой термин как «безбюджетное кино».

Александр Гордон:
Я видел на последних «Закрытых показах» два таких фильма. И меня эта тенденция пугает. Потому что в первом случае это была откровенная самодеятельность. Но во втором случае фильм мне понравился. Это были «Неадекватные люди» Романа Каримова. Ребята просто нашли $100 тысяч и сняли такую мейнстримовскую мелодраму, напоминающую фильмы Оксаны Бычковой. В этом фильме отсутствие бюджета скрыто за потрясающей операторской работой, хорошим монтажом и замечательными актерскими работами. По своей сути это безделушка, но она качественно сделана и четко рассчитана на определенную аудиторию.

Корреспондент:
Вам как зрителю ближе простые мейнстримовские картины или, как сейчас говорят, артстримовские?

Александр Гордон:
Артстрим – это, пожалуй, новая тенденция у нас в кино. Она предполагает внятного адресата в зале и в то же время вполне авторскую подачу. У нас, на мой взгляд, так работают пока только два человека – Бычкова и Каримов. Но мне нравятся фильмы совершенно разные. Я все время привожу в пример 3 своих любимых фильма – это «Дети райка» Марселя Карне, «Восемь с половиной» Феллини и «Не горюй» Данелии. Абсолютно разные фильмы, но они дают представление о том, что я считаю важным не только в кино, но и вообще в искусстве. В каждом из этих фильмов основной единицей измерения является человек во всей его простоте и сложности. Это кино с человеческим лицом.


Корреспондент:
Думаю, что какой-нибудь приз на Кинотавре Вы обязательно получите.

Александр Гордон:
Меня это не очень волнует. Я еду на Кинотавр только потому, что меня просят продюсеры. Я не поехал бы даже на «Оскар», потому что терпеть не могу соревновательность. Вообще не понимаю, как в этом деле можно соревноваться. По каким критериям?

Корреспондент:
Вы бы предпочли участвовать просто в киносмотре, без конкурса?

Александр Гордон:
Вы знаете, в Риге есть фестиваль «Авангард», на котором победителя определяют, бросая жребий. И никому не обидно.

Корреспондент:
У фильма будет какая-то зарубежная фестивальная пиар-компания?

Александр Гордон:
Не знаю. Мое дело – кино, а дело продюсеров – его продавать. Могу сказать только, что я обременен обязательствами поездить с фильмом по России, чтобы хоть какие-то деньги для инвесторов выручить. Иначе я их никогда не верну.

Корреспондент:
А Вы считаете, что деньги, полученные на кино, нужно возвращать?

Александр Гордон:
Конечно. Мало того, я считаю, что если государство дает деньги на фильм, и он вдруг в прокате окупился, то нужно и государству вернуть деньги. Я недавно ездил на встречу деятелей театра и кино с Путиным, и там Герман-младший спросил его, почему так плохо финансируется авторское кино. На что ему наш замечательный оскароносец Владимир Меньшов ответил вопросом, а что такое авторское кино? Как можно называть кино авторским или не авторским? На что Путин сказал, чтобы они сначала договорились между собой. Что мы будем финансировать, если вы сами не знаете? И там же я поговорил с Министром культуры Авдеевым о том, чтобы собрать компанию из деятелей кино разных возрастов, сесть и договориться о критериях, что должно финансировать государство. Понятно, что этот проект с 8-мью мейджорами провалится, и деньги будут распределяться по-прежнему. Я абсолютно убежден в этом. И кстати предложил этот худсовет расширить и включить туда деятелей зарубежного кино. Если мы не стесняемся на финалы матчей по хоккею и футболу приглашать иностранных судей, то почему бы не пригласить кинематографистов, которые никоим образом не зависят от нашего кинопроцесса поучаствовать в обсуждении заявок? Того же Кустурицу или Йоса Стеллинга.

Корреспондент:
Вы как-то говорили о том, что зритель за последние два и более десятка лет превратился из сотрудника автора в примитивного потребителя. Как Вы думаете, что можно сделать, чтобы вернуть прежнего зрителя?

Александр Гордон:
Менять надо все. В первую очередь детский сад, затем школу, родителей. Я тогда говорил о традиции. Традиция – это то, что воспитывается в человеке. Традиция восприятия – одна из самых сильных традиций достойного развитого общества. У нас она, увы, потеряна.

Корреспондент:
По причине развала СССР?

Александр Гордон:
Развал СССР – это скорее следствие этого процесса, а не причина. Культурная глобализация означает отказ от сотрудничества. Я лицо страдательное, заплатил деньги, давай меня развлекай. И нечего выделываться. Такая позиция имеет право на существование. У нас всегда были цирки, площадные театры и тому подобное. Ну а что делать остальным, которые, может, и хотели бы, но тоже разучились воспринимать?


Корреспондент:
Расскажите о Вашей следующей режиссерской работе.

Александр Гордон:
Сценарий написан по мотивам разных прозаических произведений Гарри Борисовича. Это история одного художника, который при жизни стал легендой. Повествование начинается в конце 60-х в Одессе, а заканчивается там же в 2005. Это фильм-биография, но не только. Называется он «Базар-вокзал», и будет иметь двухчастную структуру. Базар-вокзал как годы жизни, как прочерк между датами. Это фильм про то, что меня сейчас волнует больше всего. Гарри Борисович это сформулировал в стихотворении: «И в любое время года Предстоит еще весна, Мука, свежесть, новизна, Неизбежного исхода». Как бы ты ни жил, чтобы ни делал, ты покинешь этот мир. Каким образом прожитая жизнь может тебя успокоить перед неизбежным концом, утешить или наоборот разъярить и оставить без утешения? Поскольку у меня пока ответов на этот вопрос нет, я бы хотел сделать на данном материале некое кинематографическое исследование.

Корреспондент:
А фильм будет задавать эти вопросы или пытаться на них ответить?

Александр Гордон:
Любой фильм с моей точки зрения только задает вопросы, потому что ответов нет, можно лишь по-другому относиться к вопросу. И мы живем в такое время, когда у каждого свои ответы, и они редко пересекаются с ответами других. Кино – это же не религия. Это в религии есть ответы на все раз и навсегда. А здесь их быть не может. Но правильно заданный вопрос – это уже часть ответа.


Корреспондент:
В современном кино Вас редко что-то способно удивить?

Александр Гордон:
Очень редко. Я с содроганием сердца ставлю диск с фильмом перед записью «Закрытого показа», не ожидая увидеть ничего хорошего. И почти никогда не ошибаюсь.

Корреспондент:
И Вы болезненно к этому относитесь?

Александр Гордон:
Конечно. Ну представьте, что я должен полтора часа общаться либо с идиотом, либо со сволочью. Меня же учили, что я должен идти навстречу, когда я сморю кино. Я действительно пытаюсь там что-то разглядеть. И самое паскудное, что, поскольку я смотрю эти фильмы для работы, я не могу их остановить или перемотать. Мне приходится этот ужас досматривать от начала и до конца. И это мучительно. Когда вместо жизни мне предлагают 2-3 пошленькие мысли. Да еще все это чудовищно сделано.

Корреспондент:
А в режиссуре Вам этот анализ фильмов помогает или, напротив, мешает?
 
Александр Гордон:
К большому для меня сожалению, даже в такое позднее время программа на Первом канале не может похвастать глубоким анализом и разбором фильма. Разбирается, как правило, тема или личность. А вот поговорить по душам с режиссером, почему он так сделал, а не иначе, не получается. Потому что ни широкому, ни глубокому зрителю это не интересно. Хотя, как говорится, научить режиссуре нельзя, можно научиться, и поэтому даже на отрицательных примерах такая насмотренность помогает.

Корреспондент:
Но ведь, сидя дома и смотря фильм, Вы же сами его анализируете?

Александр Гордон:
Да было бы что анализировать! Есть фильмы, например, Хлебникова или Хомерики, где ты без анализа просто не можешь разобраться. Так или иначе, ты встаешь на авторскую позицию. А есть режиссеры, не буду называть их по имени, которые и сами не понимают, что они сделали. Чего тут анализировать? Вот с Миндадзе мне бы хотелось поговорить. Я принимаю его фильм «В субботу», мне нравится, как там сделано время, там действительно есть некий шекспировский посыл.

Корреспондент:
Мне очень горько было оттого, что большая часть зрителей не поняла эту картину.

Александр Гордон:
Да будет вам. Миндадзе не в том положении, и это не тот фильм, чтобы метать бисер перед свиньями.

Корреспондент:
И еще к нему прицепились с тем, что в Берлине фильм ничего не взял. Стоило бы взять хотя бы один приз, и все бы говорили об успехе.

Александр Гордон:
А призы вообще ничего не значат. Посмотрите, к примеру, на Звягинцева. Это пустышка, на мой взгляд. После Серебренникова с его «Юрьевым днем» и «Изображая жертву» «Возвращение» и «Изгнание» - это самое жуткое, что можно сделать в кино. Абсолютная псевдятина, псевдожизнь, псевдолюди, псевдомысли и псевдокрасивость.

Корреспондент:
А фестивалям только и подавай такое кино.

Александр Гордон:
Конечно, это же только в расчете на них и делается. Не для зрителей, а для отборщиков фестивалей. Это же бред какой-то. Для чего же ты живешь тогда?


Корреспондент:
Как мне кажется, кино сейчас Вас увлекает значительно больше телевидения?

Александр Гордон:
Телевидение я ненавижу и работаю там исключительно ради денег. Кино я люблю и никаких денег на нем не зарабатываю, а только теряю и теряю. Я не могу уйти из телевидения и заниматься кино, так как мне не на что будет жить.

Корреспондент:
Вы считаете, что в кино совсем невозможно заработать денег или, может быть, тех денег, которые Вы привыкли получать за свою работу?

Александр Гордон:
На том кино, которое я делаю, невозможно заработать денег. Во-первых, я работаю довольно медленно. У меня на фильм уходит минимум два года, а то и три. А режиссер, снимая такие фильмы, как я, может рассчитывать на 60-70 тысяч долларов. Разделите это на три года, и станет понятно, что даже при грандиозном успехе фильма жить на эти деньги нельзя.

Корреспондент:
Но Вы бы хотели сократить телевизионную работу?

Александр Гордон:
Я не просто мечтаю ее сократить, а уничтожить, по крайней мере, в кадре. Сейчас я все больше задумываюсь над тем, к чему уже давно пришли все мои знакомые. Хватит торговать лицом, надо создавать продукт. Я бы хотел продюсировать некий телевизионный контент, что позволило бы мне, не мелькая лицом на телевидении, все-таки какие-то деньги с его помощью зарабатывать.

Корреспондент:
Мне ужасно понравилось Ваше определение профессии режиссера. Режиссура – это не талант. Режиссер – это человек, который считает, что все остальные обязаны твои мечты воплотить в жизнь здесь и сейчас.

Александр Гордон:
Дело в том, что в кино люди собираются, чтобы создать проект. Люди пестрые, разные, малознакомые. И тебе за короткий срок нужно их своей волей мобилизовать. И если что-то идет не так, как ты задумывал, ты должен принять решение, как с этими выразительными средствами добиться того, чтобы замысел не пропал окончательно. Вот этим режиссер и занимается. Я говорю не о продюсерском кино. Там режиссер нанимается на работу и является подмастерьем, даже если он мастер. Я говорю о кино, которое у нас принято называть режиссерским или авторским. Кино – удивительное искусство, потому что ты импровизируешь здесь и сейчас, а фиксируешь это навсегда. Это крайне тяжелая работа, но безумно увлекательная.

Корреспондент:
А для Вас это трагическое переживание, когда понимаете, что воплотить Ваш замысел полностью невозможно?

Александр Гордон:
Нет. Я кайфую на площадке, даже если что-то не удается воплотить. Потому что находишь другие, иногда более интересные решения. Я человек оперативный, а вовсе не человек замысла и анализа, как кажется на экране. Исхожу из обстоятельств и фантазирую в их рамках, испытывая от этого удовольствие. Даже если идет 30-й съемочный день, из твоих уст ничто кроме мата не раздается, и ты уже со всеми испортил отношения. Все равно – кайф.